▪ Ирина Зарон и Сергей Антонов

Доклад на конференции “Икона в русской словесности и культуре

Что значит быть иконописцем? И вообще церковным художником в наше время, время, устроившее поистине настоящее гонение на красоту?
Подлинное призвание христианина, не только художника, состоит в том, чтобы всей полнотой своей стать причастником красоты Божьей.

Наше богослужение, церковная живопись, скульптура, музыка должны через внешние образы и символы приводить человека к созерцанию и сопричастности грядущей Славы. Церковные художники должны идти и вести молящихся от внешней красоты к красоте внутренней, потому что наш Бог, как говорит Дионисий Ареопагит «есть Прекрасное, сама Красота». Бог Отец, который из ничего творит мир, есть Божественный Художник. Все эти слова всплывают в памяти, когда посещаешь надвратный храм Андреевского монастыря, где не только иконостас, но вся система стенной росписи, каменных и деревянных рельефов, созданы Ириной Зарон и Сергеем Антоновым. Оба они окончили МВХПУ (бывшее Строгановское). Сергей – отделение монументальной скульптуры в 1979 году, а Ирина монументальной живописи в 1980 году. Глядя на их работу, понимаешь, что Бог создал этот мир по законам гармонии, красоты и порядка. Программа росписи предложена настоятелем храма протоиереем Борисом Даниленко.
Чувство покоя, защищенности и Божественного Присутствия охватывает вошедшего в небольшое пространство храма. Уже на лестнице вас встречает справа от входной двери трехметровый рельеф, изображающий «Сошествие во ад».

Этот привычный сюжет решен необычно: он вписан в крест, что рождает глубокие богословские ассоциации, когда видишь как Голгофа претворяется в Воскресение. На площадке второго этажа напротив этого рельефа, другой – «Оранта». Богородица, молящаяся предстоит своему распятому и воскресшему Сыну. Оба рельефа изваяны Сергеем Антоновым из розоватого доломита и вмонтированы в стену. Затем, минуя галерею, попадаешь в небольшое, вытянутое по горизонтали пространство храма. Едва войдя погружаешься в молитву, которой ничто не мешает. Сначала замечаешь общий колорит росписи, напоминающей старинное серебро и позолоту, оттененное темным, тонированным деревом рельефов. Это впечатление тем более ценно,что никакого натурального золота и серебра на палитре Ирины нет.
Архитектура иконостаса строга и продуманна. Часто иконописцы для иконостаса копируют иконы разных эпох, не особенно заботясь об очень важном – о единстве стиля, о соотношении силуэтов с пространством. В Иконостасах Ирины Зарон и Сергея Антонова пространственные отношения строго и точно выверены. Одновременно нет резкого контраста между фоном и изображением, силуэты фигур не « вываливаются» из фона, а как бы возникают, проявляются на нем. Ирина Зарон и Сергей Антонов заботятся о том, чтобы силуэт был максимально точен, чтобы он смотрелся как знак, символ и воспринимался глазом сразу. Ирина Зарон считает, что самое главное в иконе и фреске – это световоздушная среда и неглубокие пространственные планы, переходящие один в другой. Именно эта среда несет эмоциональную и духовную нагрузку иконы. Она, эта среда, может быть разной : густой, плотной или светлой, прозрачной. Если она верно найдена, то цвет не из этой среды будет смотреться чужим. Академическая система обучения живописи это знала и учила писать лессировками. С передвижников началась живопись а la Prima и многослойность среды ушла, а с ней ушла и ее духовность. Ирину Зарон этой живописной системе обучил ее отец – талантливый и тонкий живописец, и в иконе эта система нашла свое применение. Ирина однажды сказала замечательные слова : « эта многослойность есть у Чехова». Действительно, у него тайна человеческой жизни раскрывается через подтекст, под которым обнаруживается другой подтекст, и еще, и еще… 
Именно так создается огромная глубина при кажущейся простоте и скромности изложения. Эти слова – ключ к творчеству самих художников, к созданным ими иконам, фрескам и рельефам.
Христос сказал, что «при Воскресении праведники воссияют как солнце в Царстве Бога Отца» (Мф. 13;43) и открыл это сияние в Своем Преображении. Именно таким мы видим это событие в алтаре на западной стене Покровского храма Андреевского монастыря, и именно в такой новый преображенный мир попадаешь, войдя в надвратный храм Андреевского монастыря. Для Ирины Зарон очень важен трепет незащищенности жизни. Она уверена, что уязвимость мастера, его открытость миру и есть то, что делает человека художником. Эта чрезвычайно тонкая субстанция должна передаваться от изображений молящимся. Про ее святых хочется сказать : « нет более реальной красоты, чем прозрачность лица, озаренного любовью. « ( Бл. Августин). Колорит ее икон и фресок хочется назвать золотым и сияющим. Кажется, что он таков, каким была изначально создана природа до того, как совершилось грехопадение, сделавшее человека «обесцвеченным» и « почерневшим» . Свод центрального придела посвящен событиям из жизни Богородицы : Благовещение, Введение во храм, Покров, Успение. Роспись свода выполнена в той же гамме, что и иконостас, но на несколько тонов светлее, легче. Это создает эффект неба, увиденного «как сквозь тусклое стекло», это как бы умопостигаемое введение. Алтарные преграды в боковых пределах расписаны фресками, изображающими причащение апостолов. На каждой фреске великое событие любви. Композиции зеркальны. Эти приделы посвящены Андрею Первозванному и Андрею Стратилату. На каждой стене изображен Христос и шесть учеников. В левом приделе апостол Петр, весь пронизанный светом, прижался щекой к руке Иисуса, кажется, что слышишь слова : «Петр, любишь ли ты Меня?» И любовь Иисуса изливается потоком навстречу любви Петра. Остальные ученики будто летят, притягиваемые к Учителю той же любовью. В правом приделе апостол Павел пьет из чаши, которую держит Спаситель. Описать его лицо невозможно – это само потрясение. Кажется, что видишь, как кровь Иисуса, изливаемая в чашу, смешивается с кровью ученика. Апостолы как бы материализуются из среды, уже неземной – небесной. Они проступают сквозь эту среду, «являются» , одновременно оплотняя ее и друг друга. Кажется, что они создаются этой средой и, одновременно создают ее. Глядя на образ Спасителя на этих фресках видишь, что Он сосредоточен на глубоком внутреннем общении с ними и , одновременно, отрешен.
Сцена «Преображения», написанная на западной стене алтаря заставляет вспомнить слова Блаженного Августина: «В предвечном Сыне совершенная пропорция, высочайшее равенство, непревзойденное подобие, без примеси неравенства, но совершенное соответствие Тому, кого Он являет» Упавших наземь учеников, залитых светом благодати, подхватывает поток горок , рушащихся под действием той же благодати и больше похожих на водопад, чем на землю. Свод центрального придела как и свод алтаря, несмотря на сравнительно небольшой размер решен так, что возникает чувство безмерности небес. Кажется, что видишь за первым, третье, седьмое и  так далее,  небо. Основные события, которым посвящена роспись, совершаются на земле, но небеса, распахнутые над ними, рассекаются только взмахами крыльев херувимов и серафимов, а изысканный шрифт надписей ни только не мешает изображению, но придает космосу удивительную достоверность. Богородица, распростертая на ложе в сцене Успения, кажется невесомой. Она уже утратила всякую телесность.

Фигура Христа над Ней, напротив, объемна, хотя и видно, что это уже не тот, земной Учитель, с которым ученики ходили по земле иудейской. Он держит в руках Ее запеленатую душу, как младенца, и становится очевидным, что смерти нет, а есть рождение в новую жизнь. Несколько слов хочется сказать о сцене «Введения Богородицы во храм» . Она удивительно трогательна. Анна, склонившаяся над ребенком – Марией в естественном жесте материнской любви полна серьезности и величия. Маленькая Мария устремляется к принимающему Ее священнику, с протянутыми вперед руками. Плащ Анны откинут от ее рук, лежащих на плечах Марии и кажется, будто у Той вырастают крылья за спиной. И, наконец, сцена Покрова, происходящая одновременно как бы в небесах. и в храме . Сам мафорий держит не Мария, а ангелы, и он натянут, как широкая дуга, как радуга, своими концами почти касаясь потрясенных введением апостолов, святых, гимнографов, всего народа Божьего. Сама же Богородица стоит в позе Оранты, совершенно неподвижно, как и положено Ей, «Нерушимой стене».

О рельефах Сергея Антонова надо говорить отдельно. В Андреевском монастыре они не только создают полифонию в общем убранстве, но представляют собой отдельную художественную и богословскую программу. Православные храмы не изобилуют, к сожалению, скульптурными изображениями. Впрочем, может быть это и к лучшему, так как не всякое изображение хорошо, и если устаревшую живопись можно записать новой, то со скульптурой этого не сделаешь. Скульптурные работы Сергея Антонова отличаются и красотой, и удивительным, хочется сказать, православным стилем.

Его огромные распятия, созданные им в деревне – это целые богословские трактаты, где мощный крест прогибается под невесомой фигурой Распятого. Можно много говорить, думать, понимать о «Силе, в немощи совершающейся», но распятия Сергея эту силу демонстрируют. И это виденье настолько убедительно в своей абсолютной выразительности и достоверности, что стоит многих теоретических богословских трудов. Они, эти распятия, не были бы так убедительны, если бы не их монументальная красота и трагическая точность образа.. Распятия из Покровского храма Андреевского монастыря и традиционны, и современны. В них чувствуется и драматизм и свобода. Вообще распятия Сергея Антонова чрезвычайно богаты богословски. Таково, например, сравнительно небольшое распятие из частного собрания. 
Здесь точно найденный рисунок воздетых рук Спасителя и прогнувшаяся перекладина Креста создают вместе с Его телом силуэт потира, чаши, и излишне говорить, как это действует на молящегося. Два рельефа из дерева : «вход в Иерусалим» и Распятие вырезаны в 1999 для храма святителя Николая в Голутвинском переулке и представляют собой неглубокие рельефы ритмически сдержанные и музыкальные. Оба рельефа отличаются классической строгостью композиции. Доломитовый рельеф « Снятие с Креста» чрезвычайно драматичен благодаря контрасту изогнутого, как бы падающего тела и повторяющего это движение Иосифа Аримофейского , что усиливает ощущение «мертвости» Христа и прямой неподвижной фигуры Божьей Матери.
В деревянном рельефе «Тайная вечеря» , созданном в 2003 году , венчающем царские врата в иконостасе главного придела Покровского храма, распластавшийся на столе Иуда нарушает гармонию и единство, объединяющее участников. Две свечи по бокам блюда превращают пасхальную трапезу в подлинное жертвоприношение. Христос, благословляя хлеб, направляет внимание молящегося на Иуду, как бы говоря : «что делаешь, делай скорее». Деревянный рельеф «Омовение ног» 2004 года очень сложен по композиции и по богословскому смыслу. Иисус, наклонившись в позе любящей матери отирает ноги ученику, сам же ученик. подперев голову рукой, погружен в глубокую задумчивость, видимо пытаясь осмыслить это невероятное событие. Христос стоит, а ученики сидят на возвышениях, как будто приподнятые с земли Его любовью и смирением. Они все пребывают в состоянии почти оцепенения, что придает этой минуте значение вечности. Рельеф «Поцелуй Иуды» 2004 года, из того же иконостаса полон скрытого драматизма. В центре Христос. Иуда обнимает Его и резкая диагональ его руки и плаща как бы перечеркивает фигуру Иисуса. Группа учеников слева полна тревоги и смятения, воины справа – олицетворение угрозы и, одновременно, недоумения. Оба рельефа драматизмом света и теней слегка напоминают египетские рельефы Амарнского периода. Фигуры решены скупо, лаконично и монументально, и если в рельефе «Омовение ног» свет и тень создают причудливую игру, то в рельефе « Поцелуй Иуды» трагизм ситуации создается повтором вертикальных ритмов складок, копий, фигур.
Есть еще важные области, где Ирина Зарон и Сергей Антонов проявляют себя как художники, творящие красоту везде, не только в храмах. Это творчество в их деревне, где они создают вместе с природой. Где Ирина пишет свои чудесные маленькие пейзажи, а Сергей творит свои троны-стулья и множество распятий из того, что вместе с ним создала река, солнце, ветер. Но эта сторона их творчества заслуживает отдельной статьи. Хочется сказать в заключение, что реализация вдохновения в точности есть самая большая и заветная мечта любого художника. Но только у художника, знающего и любящего своего Бога, есть реальная возможность это сделать. Ирину Зарон и Сергея Антонова, без сомнения, можно причислить к миротворцам, создающим мир вокруг себя, как горшечник создает вазу, а крестьянин выпекает хлеб. И еще хочется напомнить слова Н. Бердяева из его книги «Смысл творчества. Опыт оправдания человека». «Христианство в лучшем случае оправдывало творчество, но никогда не поднималось до того сознания, что не творчество должно оправдывать, а творчеством должно оправдывать жизнь». И еще: «В тайне искупления открывается бесконечная любовь Творца к человеку и изливается бесконечная благость Его. В тайне творчества открывается бесконечная природа самого человека и осуществляется его высшее назначение». В творчестве Ирины Зарон и Сергея Антонова эти слова находят свое подтверждение.

15.03.2010